Упал Карл да уснул.

Думал, приснятся ему тятенька и маменька, дом их близ Невы и мастерская, где он ювелирному ремеслу учился. А приснился плац, фузея да ненавистный, что гоняет его немилосердно, унтер...

Не повезло Карлу...

Глава 5

Когда Анна очнулась, была глубокая ночь.

Она приоткрыла глаза и долго лежала неподвижно, пытаясь понять, где она и что с ней такое приключилось. Вокруг было темно — хоть глаз выколи. Но запах был знакомый, родной. Именно так пахли ее платья, ее книги, мебель... Это был запах ее квартиры, где прошла большая часть ее жизни. Громко, знакомо и умиротворенно тикали в темноте настенные часы. Знакомо скрипнули пружины, и по комнате разнесся мелодичный бой.

Она была дома... Не глядя, с закрытыми глазами, она могла сказать, что справа находится окно, подле него секретер, а чуть поодаль — комод.

Но кроме привычных звуков и запахов были иные... Был еще один запах — резкий, посторонний, больничный, как в аптеке на Покровке или в полевом лазарете, где она несколько месяцев служила сестрой милосердия, выхаживая раненных на германском фронте солдат.

Пахло бедой.

Анна хотела было подняться, чтобы зажечь лампу, но у нее не хватило сил даже привстать на кровати. Ее руки бессильно подломились, и она сползла обратно на подушки.

Ее тело словно не принадлежало ей. Даже от столь малого усилия ее бросило в холодный пот, а в висках заколотилась кровь.

Что с ней?...

Она лежала, пытаясь хоть что-то вспомнить. И что-то такое даже смутно вспоминала — холодный бесконечный переулок, по которому она брела, увязая в мокрых сугробах, кутаясь в воротник пальто и все равно дрожа от нестерпимого холода... неясные, размытые, словно они глядели на нее сквозь какую-то пелену, лица прохожих, которые с удивлением оглядывались на еле бредущую барышню... подъезд... долгие лестничные марши, которые она преодолевала, отдыхая на каждой ступени... А дальше ничего. Небытие. Она даже не могла вспомнить, как открыла дверь...

Но как же она оказалась здесь, в своей постели?...

Анна лежала тихо, прислушиваясь к себе и к темноте.

И чем дольше так лежала, тем больше ей казалось, что она здесь, в комнате, не одна, что кто-то здесь есть еще, хотя быть никого не могло.

И тем не менее...

Ей мерещилось во тьме чье-то тихое прерывистое дыхание, чей-то чужой, резкий, хотя и не неприятный запах. Кто-то притаился подле ее кровати, может быть, злодей, который проник в квартиру по водосточной трубе, через окно и теперь выжидает, чтобы напасть на нее.

Анна замерла в испуге, боясь шевельнуться и потянув на голову одеяло... Как в детстве, после прочтения страшной сказки или пугающих рассказов подружек про нечистую силу, сосущих кровь вурдалаков и оживших покойников. Тогда она тоже пряталась под одеяло, где, боясь высунуться, тряслась от страха, ожидая утра и так, незаметно для себя, и засыпая.

Но теперь это не были пустые страхи, потому что она явственно слышала, как спрятавшийся злодей дышит и возится где-то под кроватью.

Свят, свят!...

Анна даже перекрестилась и нащупала пальцами на груди серебряный крестик.

— О-ох! — вдруг довольно громко сказал незнакомец.

Этого Анна перенести уже не могла и, вскинувшись, громко и испуганно крикнула:

— Кто здесь?!

Что-то грохнуло, зашуршало, чиркнула спичка, и в колеблющемся ее пламени Анна увидела чью-то огромную, нависшую над кроватью темную фигуру.

— Не бойтесь, бога ради, не бойтесь! — пробормотала фигура. — Я сейчас лампу зажгу.

Вновь вспыхнула спичка, затлел, разгораясь, фитиль керосиновой лампы, и комната осветилась ярким желтым огнем.

Подле лампы, заслоняя собой свет, стоял какой-то мужчина в растрепанной одежде.

— Кто вы?! — спросила Анна, прикрываясь и натягивая под самый подбородок одеяло.

Но мужчина, кажется, нападать не собирался. И вообще он, хоть и был растрепан, не выглядел злодеем.

— Простите... Вы не узнаете меня?... Впрочем, да, конечно, я понимаю...

— Как вы сюда попали? — спросила Анна, на этот раз более твердо. — У вас был ключ?...

— Нет, топор, — невпопад ответил мужчина. И, понимая, что сказал что-то не то, совершенно смутился. — Простите, я не это имел в виду... Я принужден был... Мне показалось, что здесь кто-то есть... Вы болели... И я взял на себя смелость остаться при вас... Я Фирфанцев... Мишель Фирфанцев, я, если вы помните, вел дело вашего отца. Да-с... Я обещал ему приглядеть за... то есть я хотел сказать, помочь вам...

Да, она узнала его. Это был тот самый следователь, что ворвался к ним в купе и грозил револьвером. Он сильно изменился. И говорил очень путано и вел себя как-то странно.

Она, конечно, вспомнила его и то, как предлагала ему деньги и себя за помощь в освобождении отца, и почувствовала, что ее лицо заливает румянец.

— Уйдите, я прошу вас, — попросила Анна. — Я не прибрана, я ужасно выгляжу.

— Да-да, конечно... Бога ради, вы только не беспокойтесь, я теперь же уйду, — смущенно бормотал следователь, застегиваясь и оправляя на себе одежду. — Я сейчас приберу за собой и непременно уйду.

Он скрутил какой-то валявшийся на полу матрац и стал бегать с ним туда-сюда, не зная, куда его сунуть.

— Ах, оставьте его, пожалуйста! — попросила Анна.

— Да-да... конечно, — кивнул Фирфанцев и бросил матрац туда, откуда взял — себе под ноги.

Он был растерян и неуклюж. И выглядел совсем не так, как в следственном кабинете.

— Подайте мне, пожалуйста, платье, — попросила Анна.

Мишель протянул Анне платье.

— Вы так и будете стоять? — хмурясь, спросила она.

— Как так? — не понял он.

— Вот так, столбом... Или дадите мне одеться?

— Простите, ради Христа, — спохватившись, зарделся Мишель, торопливо отворачиваясь. Хотя до того и не раз протирал Анну спиртом, и выносил из-под нее, и видел ее и непричесанной, и без платья.

Он отступил к двери и стоял, уставясь в стену, слыша, как сзади, за его спиной, шуршит одежда и волосы. Наверное, ему следовало уйти, потому что все, что требовалось, все, чем он мог помочь, он уже сделал, — но он почему-то не мог стронуться с места.

— Дайте мне ботинки.

Голос Анны был тверд и требователен. Она вновь разговаривала с ним как со следователем, и, как ему показалось, недружелюбно.

Мишель отыскал ботинки с высокой шнуровкой и, не глядя и даже не оборачиваясь, а пятясь спиной назад, подал их.

— Благодарю вас.

Ботинки стукнули о пол — один и тут же другой.

Скрипнула кровать.

Анна попыталась встать, но голова ее закружилась, а ноги подкосились, и она упала обратно на покрывало.

Под ногой ее что-то звякнуло.

Анна наклонилась и увидела засунутое под кровать судно. Такое же, которое она подавала раненым солдатам в госпитале.

Она увидела судно, все поняла и вспыхнула...

Неужели это он?... Он ухаживал за ней все это время? Одевал и... выносил?... Какой кошмар!

Теперь ей более всего на свете хотелось, чтобы этот господин как можно скорее ушел! И борясь со стыдом, недовольная своей слабостью, которую мог наблюдать Мишель, как-то особенно резко она сказала:

— Что вы стоите?... Помогите!... Подайте же мне руку.

Мишель быстро протянул руку, опершись на которую Анна встала. Ноги не держали ее, дрожа в коленках. Она качнулась. И, возможно, упала бы, кабы Мишель не поддержал ее.

Это было ужасно и унизительно.

Борясь со своей слабостью, Анна оттолкнула руку Мишеля. Возможно, слишком резко. Отчего тот истолковал ее жест по-своему и превратно.

И попятился к двери.

— Извините, простите... Мне теперь, наверное, пора, — извинялся, кланялся он, отчего-то испытывая стыд и робость. Может быть, оттого, что его оттолкнули, а может быть, потому, что до того видел ее не такой — не суровой и гордой, а бессильной, без одежды и без ее ведома и соизволения касался ее тела.

Им было стыдно. Обоим.

Он бы, наверное, так и ушел и, возможно, уже не вернулся. Никогда. Но в двери Мишель, поворачиваясь, зазевался и с маху больно ударился лбом о косяк.